Часа через четыре я услышал шаги дона Хуана вокруг дома. Я подумал, что он, наверно, вышел через заднюю дверь в кусты
помочиться. Затем он громко позвал меня: – Эй, парень! Парень, иди-ка сюда!
Я едва не вскочил, чтобы побежать к нему. Голос был его, но не его интонации и не его обычные слова. Дон Хуан никогда не
называл меня «парень». Поэтому я остался на месте. По спине пробежал мороз. Он вновь принялся кричать, используя те же выражения или вроде того. Я услышал, как он обходит дом. Споткнувшись о поленницу, точно не зная, что она там, он вышел на веранду и уселся возле двери спиной к стене. Он казался более грузным, чем обычно. Движения не были медленными или неуклюжими, просто более тяжелыми. Вместо того, чтобы легко и проворно, как всегда, сесть на пол, он на него просто плюхнулся. Кроме того, место было не его, а дон Хуан никогда и ни при каких обстоятельствах не садился ни на какое другое.
Тут он вновь заговорил со мной. Он спросил, почему я не пришел, когда он звал меня. Говорил он очень громко. Я не хотел на него смотреть, и все же что-то подталкивало следить за ним. Он начал медленно раскачиваться со стороны в сторону. Я изменил свое положение, приняв боевую форму, которой он меня научил, и повернулся к нему лицом. Мускулы стали жесткими и странно напряженными. Не знаю, что подсказало мне принять боевую форму, – может быть, я был просто уверен, что дон Хуан старается нарочно меня напугать, создавая впечатление, что человек, которого я вижу, на самом деле не он. Впечатление было такое, что он очень тщательно дозирует в своем поведении какие-то странности, чтобы вызвать сомнения в моем уме. Я был испуган, но по-прежнему ощущал себя над всем этим, потому что в действительности регистрировал и анализировал все происходящее. В этот момент дон Хуан поднялся. Его движения были совершенно чужими. Он протянул перед собой руки, толкнув себя вверх, подняв сначала свой зад; затем выпрямился, ухватившись за дверь. Я поразился, до чего хорошо успел изучить все его движения и какое ужасное чувство он вызывал, представляясь доном Хуаном с чужими движениями. Он сделал ко мне пару шагов, держась руками за поясницу, как будто выпрямиться окончательно ему не давала боль в спине. Он пыхтел и отдувался, словно у него насморк. Он сказал, что забирает меня с собой, и велел подниматься и следовать за ним. Он пошел к западной половине дома. Я повернулся на месте, чтобы оставаться к нему лицом. Он обернулся.
Я не тронулся со своего места. Я к нему точно прирос. Он заревел:
– Эй, парень, я кому сказал? Ты идешь со мной! Не пойдешь –
силком потащу!
Он направился ко мне. Я начал колотить по икре и бедру и быстро пританцовывать. Он подошел к краю веранды почти вплотную ко мне, едва меня не коснувшись. В неистовом страхе я приготовился к принятию метательной позиции, но он изменил направление и пошел к кустам слева. На мгновение, когда он уже уходил, он вдруг повернулся, но я оставался лицом к нему. Он скрылся из виду. Какое-то время я еще сохранял боевую позицию, но поскольку его больше не было видно, вновь уселся, скрестив ноги и опираясь на валун. Теперь было действительно страшно. Я хотел убежать, но мысль об этом пугала еще больше. Я знал, что если он схватит меня по дороге к машине, все пропало. Я начал распевать свои пейотные песни, но каким-то образом чувствовал, что здесь это бесполезно. Песни, впрочем, действовали успокаивающе, и я немного пришел в себя. Я пел их снова и снова. Около 2:45 ночи в доме раздался шум. Я тотчас изменил положение. Дверь распахнулась, и вывалился дон Хуан. Он хватал ртом воздух и держался за горло. Он упал передо мной на колени и застонал. Он сорванным фальцетом попросил меня подойти к нему и помочь. Затем он вновь заревел, требуя, чтобы я подошел. В горле у него хрипело. Он умолял меня подойти и помочь ему, потому что его что-то душило. Он полз на четвереньках, пока не оказался едва не в четырех от меня футах. Он протянул ко мне руки и прохрипел. «Подойди же!» Затем он поднялся с протянутыми ко мне руками. Я увидел, что сейчас он меня схватит. Я затопал ногой и заколотил себя по икре и бедру. Я был вне себя от страха. Он остановился и пошел к углу дома и оттуда в кусты. Я повернулся, чтобы оставаться лицом к нему. Затем я вновь уселся. Было уже не до песен. Казалось, из меня ушли все силы. Все тело болело. Мускулы одеревенели от напряжения. Я не знал, что думать. Я не мог решить, сердиться ли на дона Хуана или нет. Я прикидывал, не броситься ли на него, но чутье подсказывало, что он растопчет меня как букашку. Хотелось разреветься. Я испытывал глубокое отчаяние. От мысли, что дон Хуан делал все это, чтобы испугать меня, к горлу подступали рыдания. Я не мог найти причину его потрясающего театрального представления. Его имитирующие чужака движения были столь искусны, что я был в полном замешательстве. Это было не так, как если бы он подражал женским движениям, но так, как если бы женщина пыталась двигаться как дон Хуан. Впечатление было такое, что она усердно старается ходить и двигаться с точностью дона Хуана, но ее движениям недоставало его упругости, она была слишком грузной. Кто бы это ни был передо мной, он создавал впечатление, как будто
грузная женщина помоложе пытается имитировать медленные движения еще полного сил старика. Эти мысли окончательно
повергли меня в панику. Совсем рядом громко запел сверчок.

То, о чем я хочу рассказать, как и в первый раз происходило во сне, хотя если уж называть вещи своими именами, то я бы назвал всю свою жизнь непрерывным сном, за исключением тех мгновений, когда был по-настоящему пробужден. И это пробуждение было самым волнующим.
Я оказался в каком-то просторном храме среди людей, которых я знал когда-то, очень давно. Некоторые из них были в белых одеждах, другие одеты как-то иначе. Похоже, что меня ждали, потому что сразу после моего появления все приготовились к религиозной церемонии и пригласили меня принять в ней участие. Послышалась тихая ритмичная музыка, и все присутствующие двинулись по кругу, делая какие-то танцевальные движения. Я попытался отказаться, но они с мягкой настойчивостью указали мне место в середине процессии. Мне дали знак, чтобы я тоже делал эти движения. Поначалу я не мог войти в ритм, но скоро у меня стало получаться, и чувство неловкости быстро прошло. Танец все больше захватывал, я чувствовал приятное ощущение общего ритма. Потом появилось состояние легкого экстаза, и на втором или третьем круге общего танца я почувствовал, что со мной что-то происходит. Я вышел из круга и остановился. Внутри меня открылось свечение, экстаз продолжал усиливаться, я стал легкий как пушинка, мое тело излучало свет. Никогда раньше я ничего подобного не испытывал. Я взглянул на этих людей и понял, что вся эта церемония была затеяна ради меня, — они прекратили танец и смотрели на меня, поощрительно улыбаясь. Экстаз достиг наивысшей силы, мое «я» расширилось и включало в себя гигантское пространство. Во мне оказался огромный мир, я растворился и стал везде. Я обладал новыми, неизвестными органами чувств. Мне нужно было много времени, чтобы освоиться с этим новым состоянием. Я попал в незнакомый мне, неизведанный мир, как на другую планету, и этот мир находился внутри меня. Это был мир причин. Я знал все, что происходит вокруг, каждую тайную мысль, каждое побуждение. Я видел первоисточник всех вещей. Я мог передвигаться со скоростью мысли, я был сразу во всех местах. Это был удивительный и прекрасный мир, и я пробыл в нем, как мне казалось, очень долго.
Когда я вернулся в свое тело, каждая моя клетка еще пылала пережитым экстазом, я затухал медленно, и только через месяц все следы этого состояния окончательно исчезли.
Я очнулся ото сна, и у меня тут же появились сомнения. Нужно было решить, какой из миров — правда: тот, во сне или этот, реальный, земной. Они настолько различны и противоположны по своей природе, что нельзя было не сделать выбор. Сама собой в душе появилась убежденность: тот, иной мир — истинный.

— Ангелы редко вмешиваются в человеческую жизнь, — пояснил доктор Бандио. — В действительности, им хватает своих обязанностей. Их мир состоит из легчайших атомов, обладающих необычайно быстрыми вибрациями, а потому они не любят погружаться в реалии видимого мира, вибрации которого носят куда более медленный характер. Представьте, что вы живете в чистой, здоровой местности. Вряд ли вам захочется бродить у болот с их повышенной влажностью и дурным запахом.
— Можете ли вы с помощью своего божественного видения проникнуть в потустороннюю часть нашего мира — так называемый мир мертвых? — поинтересовался доктор Аллен.
— Прежде всего, — с улыбкой заметил доктор Бандио, — я бы хотел со всей ответственностью заявить, что смерть — это еще не конец. Это всего лишь переходный период от одной жизни к другой. Человек просто оставляет на Земле свое тело. Вопреки тому, что думают многие люди, в смерти нет ничего страшного или отталкивающего.
— Выходит, мертвые могут видеть нас? — продолжил свои расспросы доктор Аллен.
— Они видят нас через наши души, — пояснил доктор Бандио. — Соответственно, они знают наши мысли, эмоции и привязанности, однако не слышат слов или звуков зримого мира.
— Значит, умершие продолжают существовать рядом с живущими? — с интересом спросил доктор Аллен.
— Сразу после кончины они продолжают сохранять привязанность к земному, а потому остаются в доме, чтобы быть поближе к родным, — сказал доктор Бандио. — Со временем они начинают осознавать незримый мир, все больше и больше погружаясь в его дела. Соответственно, это заставляет их покинуть мир живых. Чувство привязанности к земному — весьма опасная вещь, особенно для тех, кто ушел из жизни раньше времени. Они не успели расстаться со своими страстями, а потому продолжают держаться возле живых, не желая уходить в другие сферы.
— А если умирает ребенок? Что случается с ним? — поинтересовался доктор Аллен.
— У детей, в отличие от взрослых, мало желаний и страстей, поэтому они более спокойны и расслаблены. Какое-то время они продолжают находиться рядом с родителями, даже не осознавая того, что умерли. Они очень быстро воплощаются в новом теле, нередко возвращаясь в ту самую семью, откуда ушли. К примеру, если у матери случился выкидыш из-за ошибки или невнимательности врача, душа ребенка продолжает находиться поблизости. Он пользуется первой же возможностью, чтобы вновь воплотиться в этой семье. Иное дело, если произошел аборт.
Ребенку трудно понять, почему мать так ненавидит его, что готова убить. Какое-то время он находится рядом, пытаясь вызнать у нее ответ, но той, конечно же, нечего ему сказать.
— Азиаты верят, что души умерших могут помогать тем, с кем они были ранее в родстве, и что души эти наделены особыми способностями, — заметил доктор Аллен. — Отсюда и обычай поклоняться душам предков. А что вы об этом думаете?
— Какими люди были в этом мире, — рассмеялся доктор Бандио,—такими они остаются и после смерти. Ничего не меняется. Не бывает так, чтобы кто-то стал более умным или более знающим. Вдобавок зримый и незримый миры настолько отделены друг от друга, что умершие, даже при желании, не в силах помочь живым. Разумеется, умершие по-прежнему хотят общаться со своими живущими родственниками, однако последние, чаще всего, даже не осознают их присутствия. И это одна из причин, по которой умершие могут чувствовать себя крайне несчастными. Более того, мертвые вполне способны читать мысли живых через духовную форму, и знание Истины заставляет их порой страдать еще больше. Представьте, что должны чувствовать умершие родители, чей сын испытывает одну только радость при мысли о том, что унаследовал все состояние. Муж радуется тому, что жена его умерла, предоставив ему полную свободу. А умерший супруг вынужден наблюдать за тем, насколько счастлива его жена, избавившаяся от ненавистного ей брака. Исходя из этих примеров нетрудно понять, что мертвым приходится страдать даже больше, чем живым. Так что именно мертвые нуждаются в советах и утешении.
— Но как мы можем утешить их? — спросил доктор Аллен. — Вы же сами сказали, что наши миры слишком далеки друг от друга.
— Существует множество способов помочь умершим, — промолвил с улыбкой доктор Бандио. — Причем как активных, так и пассивных. Что касается родственников покойного, они должны сделать все, чтобы ушедший в иной мир чувствовал себя свободно и комфортно. Это значительно ускорит его освобождение. Ни в коем случае нельзя плакать и рыдать, иначе мертвый станет излишне эмоциональным и неустойчивым и ему будет весьма трудно покинуть этот мир. Еще не рекомендуется организация памятных годовщин, а также убийство животных. Подобная деятельность неизбежно привлекает в дом недобрые души и голодных духов, что оказывает ужасное влияние на умершего. Очень хорошо молиться в течение 49 дней после смерти человека, поскольку это весьма значимый для него период. Благодаря молитвам дух его начинает воспринимать все с особой остротой, что также содействует скорейшему освобождению. Наконец, лучше сжигать тело, а не хоронить его, поскольку умершим неприятно смотреть на то, как тела их подвергаются гниению. Лишь отстранившись эмоционально от собственного тела, мертвые с легкостью покидают этот мир.
— В Индии принято кремировать мертвых, — продолжил доктор Бандио, — и это очень хороший обычай, поскольку души мертвых не задерживаются возле кладбища. Монахи активно помогают умершим. В своей духовной форме они проникают в незримый мир, чтобы поддержать оказавшиеся там души. Монахи, принявшие на себя такую обязанность, должны быть всецело привержены своей задаче. Но прежде им необходимо подвергнуться серьезному обучению, чтобы всегда сохранять ясность сознания. В незримом мире полно страшных сцен и причудливых созданий, способных привести в ужас человека неопытного. Только научившись полностью контролировать себя, монах может приступать к выполнению своей задачи, поскольку отныне ничто не в состоянии встревожить или испугать его. Вдобавок монахи должны испытывать безоговорочную любовь ко всем живым существам, лишь в этом случае помощь их будет беспристрастной и эффективной. Следует помнить, что все создания незримого мира способны читать мысли друг друга, а потому лживые речи могут привести к самым печальным последствиям.
— Откуда вы все это знаете? — спросил доктор Аллен.
— Я сам прохожу соответствующее обучение, — улыбнулся доктор Бандио. — Мое божественное видение помогает мне впитывать знания о невидимом мире и распознавать те обязанности, которые возлагает на меня Мать. Я поклялся, что посвящу остаток своей жизни исполнению ее божественной воли. Вот почему я покинул городскую суету и прибыл в эту деревню. Днем я забочусь о пациентах, а в остальное время служу Матери, выполняя ее поручения. Друзья мои, никогда прежде не жил я такой полной и насыщенной жизнью!